Тайна Черного моря - Страница 47

Артем и Марина свернули направо от шипящего змеей фонтана — туда, где за качаемыми ветром деревьями билась о рябые гранитные валуны кучерявая волна. Мимо киосков с мороженым, мимо печальных продавцов надувных шаров кислотного цвета, мимо смеха, доносящегося от еще царем Петром придуманных водооросительных забав.

Но не доходя до воды, Артем еще раз свернул направо и увлек Марину подальше от людского говора и шума фонтанов.

К беглецам спустилась от самой кроны белка, надеясь на подаяние. Но инстинкт тут же подсказал зверьку: что-то в этой паре не так. Опасностью повеяло от беглецов. И белка взлетела обратно на дерево, обиженно ругаясь.

Деревья заслонили окружающий мир. Осталось лишь небо-с растерзанными ветром, как старые афиши, облаками, и полоска воды, всхлипывающей у обкатанных гранитных обломков.

Марина едва не поскользнулась на влажной, прело пахнущей траве, но Артем поддержал ее, потянул к самой воде, заставил, вскрикивающую и охающую, перепрыгивать с камня на камень.

За большим валуном обнаружилась лодка, прикованная ржавой цепью к вбитому в гранитный щебень ржавому колышку.

Пока Марина, брезгливо и зябко ежась, забиралась в лодку, Артем сбил нехитрый замок и оттолкнул, намочив джинсы по колено, челн от берега.

Ритмично, под вдох и выдох, лопасти весел погружались в зелено-бурую гущу водорослей, пригнанных волной.

— Ты забрал меня, как вещь, — Марина нашарила в сумочке сигареты и попыталась прикурить. Дрожащие после пережитого ужаса руки и еще более свирепствующий на открытом пространстве ветер позволили ей сделать первую затяжку далеко не сразу. — Неужели думаешь, что я теперь тебе принадлежу? Что... Что ты себе позволяешь?.. — выдохнула она гневно, но вдруг сломалась, поникла, стыдливо опустила голову в сложенные ладони (Артем все же успел заметить фарфоровую слезинку на ее щеке) и заплакала — беззвучно, безнадежно, беспомощно. Узкие ее плечи вздрагивали под теплой салатового цвета курткой с капюшоном.

У Артема защемило сердце. Но он сжал зубы, не пуская в душу жалость, налег на отполированные многочисленными ладонями рукояти весел. Вода запенилась за облупившейся" кормой лодочки; Артем греб сильно, быстро, уверенно, выгоняя из груди гнев и сантименты. Как ему хотелось прижать плачущую девушку к груди, запутаться пальцами в волосах, отливающих синевой на фоне воды, погрузить губы в пах— нущие омелой локоны... Однако он продолжал яростно грести, точно бил в колокол. Точно дрова рубил. Потому как не время сейчас. Потому как негоже пользоваться секундной слабостью любимой... Р-раз, р-раз, р-раз — бицепсы и грудные мышцы вздувались под его продуваемой кремовой рубашкой.

Он улыбнулся одними уголками губ:

— Ты — маленький, запутавшийся человечек. Для меня ты навсегда останешься той вздорной девчонкой из параллельного восьмого "Б".

Марина хотела что-то сказать, но по ее лицу текли слезы. Шмыгнув носом, она все же выдавила:

— У попа была собака, он ее любил...

Артем устало отпустил весла, и те глубоко ушли в желто-черную воду. Здесь, вдали от берега, волны не пытались швырнуть лодку на камни, а толкали, толкали вдоль суши.

— Надеюсь, ты не врала, — Артем неожиданно притянул к себе сумку девушки, когда говорила, что не успела привыкнуть к таблеткам.

В глазах Марины отразились волны, Артем, сумочка и испуг.

Брошенные за борт три целлофановые упаковки — две нетронутые, одна наполовину опустошенная — не утонули, но поплыли рядом, вздымаемые и опускаемые волнами, словно родинки на груди спящего человека.

Лодка мерно двигалась к закату, огромному, как будущая жизнь.

Эпизод десятый

27 июля, среда, 02.30 по московскому времени.

На сцене появляется дама

Долиной, зноем опаленной,

По грудь в высоком ковыле, ой ковыле,

Семен Михайлович Буденный

Скакал, скакал на рыжей кобыле...

Алиса томно проводит язычком по пухлой вздернутой верхней губе, повинуясь ритму музыки а-ля «городской шансон», обвивает ногой продольный прут псевдоржавой решетки.

Он был во кожаной тужурке,

Он был во плисовых штанах, ой да штанах,

Он пел народну песню «Мурка»

Аж со, аж со слезою на глазах...

Нога у Алисы длинная, стройная, загорелая в солярии, шоколадного цвета. Потом Алиса напрягает широчайшие мышцы спины.

Когда ж дошел до того места,

Где Мурка мертвая была, ой да была,

Мокрым-мокра его тужурка,

Навзрыд, навзрыд рыдает кобыла...

С едва слышным щелчком расстегивается застежка черного кружевного лифчика (двести долларов ценой), и последняя деталь туалета падает к ее ногам, обнажая небольшие, упругие груди, смотрящие на мир острыми пумпочками сосков.

Когда же и штаны промокли

И плакать не было уж сил, да не было сил,

Четыре белых эскадрона

Семен, Семен Михалыч зарубил...

Ниже этих заманчивых апельсинчиков, но выше виноградины пупка примостилась термотатуировка храма Спаса-на-Крови (только с подозрительно большим количеством куполов). Купола колышутся, как пьяные.

Эх, мало!

Еще два белых эскадрона

Семен Михалыч зарубил!!!

Достигнув кульминации, музыка стихает . И тут же, взамен музыке, врубается лай цепных псов. Слава Богу, в записи. Как утверждает хозяин заведения, клиентам говорить не о чем, поэтому фирма должна сама заботиться, чтоб их уши «не простаивали».

— Какая баба! — восторженно выкрикнул плюгавенький мужичонка за седьмым столиком.

Кореша мужичонки сконфуженно потупили взор. Они-то пока соображали, что находятся в приличном месте.