Тайна Черного моря - Страница 127

127

Тут вроде бы самое время настало девушке грустно улыбнуться, а парню девушку обнять утешительно за плечи, притянуть к себе, погрузить лицо в рассыпавшиеся, пахнущие «Тимотеем» волосы... Даже предваряющую это действие дрожь в менисках Петя почувствовал, но объятия не случилось: из входа в приемный покой выглянул Артем, уже почему-то в белом халате и в белой шапочке, и, не стесняясь окружающей тишины, гаркнул:

— Ну? Где вы там? Шевелитесь, шевелитесь! — И, словно даже не допуская мысли, что девушка может его не послушаться, исчез.

Марине было очень неприятно, что Артем позволил себе такую интонацию. Когда-нибудь она все выскажет Артему. Тоже мне, дурочку нашел. Помыкает, как женой... Или во всем виновато новое платье?

Пока соратники спешили на зов, Артем повернулся к милиционеру в серой форме, сгреб со стойки прозрачную полиэтиленовую папку с документами и, сунув ее обратно в пластиковый дипломат, сообщил:

— Идут уже. А халатики у вас, между прочим, неглаженые. Нарушаете?

Роль давалась ему легко. Без лишних выкрутасов Артем решил подражать манере поведения ротного старшины Геворкяна, которого, кстати, люто ненавидел за бульдожью хватку. А Маринка... Маринка потерпит. Должна.

— Дык не я ж халаты глажу, — равнодушно пожал плечами служивый и повесил трубку внутреннего телефона.

Он только что заступил на пост и, по большому счету, плевать хотел, кого принесло в выходной: всего лишь нового завхирургией или аж целую инспекцию из Здравотдела. Он Минобороны не подчинялся. Мол, наше дело маленькое: не допускать побегов из и проникновении в, а об остальном пусть военные эскулапы-эскалопы заботятся.

Скучающий взгляд милиционера елозил по пропахшим дезинфекцией рядам вешалок в расформированном на лето, неосвещенном гардеробе, по запертому оконцу регистрации, по бетонному полу, но никак не по посетителю.

Артем моментально просек, о чем думает ставленник от МВД. Когда на крыльце показались «помощники вновь назначенного главхирурга» — худощавый длинноволосый парнишка и девушка со струящимися по плечам волосами, — он сухо бросил:

— Халаты не гладите, но и мышей не ловите. Майор Черкасов из двадцать пятого отделения мне тут между делом рассказал, что у вас «синяки» из травмы частенько за пойлом к метро бегают. Причем в больничных пижамах. Патрули замаялись их вылавливать и обратно препровождать.

«Помощники» уже подходили к своему «командиру»; Артем поспешил стукнуть пальцем по стойке и пригрозить:

— Хоть я и буду заведовать только хирургическим, но разгильдяйства не потерплю. Ни в каких подразделениях. Так и передайте.

Эти веские слова бросили стража в краску. Но сказанные негромко, остались здесь, не потревожив тишину пахнущего антибактерицидным пластырем здания.

Тишина на первом, тишина на втором и сонная тишина на третьем этаже.

Наконец они перестали целоваться, и Верочка, томно вздохнув, положила голову Павлу на плечо. Павел Быстров, дежурный хирург, по возможности незаметно для девушки поерзал на подоконнике: крашенный белым подоконник в аппендиксе между этажами — высокий и неудобный — жестким краем больно впивался ему в ягодицу. В правую.

— После смены поедем ко мне? — прошептала Верочка. Обязательная для младшего обслуживающего медперсонала накрахмаленная шапочка съехала на ухо, и из-под нее выбилась прядка светлых волос.

Павел задумчиво, накрутил прядку на палец.

— Не знаю, малыш. Мать просила заехать, с ремонтом помочь...

Он внутренне поморщился: сейчас опять ныть начнет. Но тут в отделении зазвонил телефон — городской, судя по звуку; далекое Дребезжание разносилось по пустым белым коридорам, вызывая неуютное ощущение: всегда чувствуешь смутное беспокойство, когда слышишь, как в пустом помещении трезвонит телефон.

Дррринь... дррринь... дррринь...

Пять, шесть, семь раз. Никто не подходил.

Павел .опять поморщился — на этот раз в открытую:

— Да где ее носит? Трубку не снять, что ли?

— Может, она в туалете. Писает. Верочка несмело улыбнулась. Десять... Одиннадцать...

— Тогда надо подойти. — Павел мягко отстранил девушку и со вздохом облегчения соскользнул с подоконника. — Разорется ведь, грымза старая: почему на посту никого нет?

Вера нехотя кивнула. Поправила шапочку, одернула задравшийся халатик.

— Конечно, Паш. Иди.

Неужели нельзя поменьше трагизма в голосе?

— Не обижайся, ладно?

— Иди-иди.

— Иду. А ты — чуть погодя. Вдруг эта грымза засечет нас за неуставными отношениями.

Шутка не удалась. Верочка опять наклонила голову и на этот раз ее не подняла.

«Опять плакать будет», — решил Павел и торопливо вышел в длинный коридор хирургического отделения. Достала.

Семнадцать... Восемнадцать...

Миновав Верин столик и шагая по крытому линолеумом полу, он поглаживал затекшую ягодицу и невесело размышлял над тем, что, дескать, многие ведь врачи не прочь закрутить шуры-муры со смазливой сестричкой, тем более — студенточкой-третьекурсницей. Но почему-то именно ему, Павлу, досталась эта прилипала. Нет, мордашка у Верки симпатичная, базара нет, и фигурка что надо, не ломака девчонка и заводится с пол-оборота... Ну, переспал с ней разик-другой, ну, цветочки-конфетки дарил... Так теперь она каждое свое дежурство подстраивает так, чтоб вместе с ним оказаться — то напарниц подменить попросит («А я за тебя потом отдежурю!»), то грымзе в жилетку наплачет («Отпустите меня на сегодня, бабушку в Мариуполь провожать надо, а я послезавтра в ночную выйду...»). Влюбилась, коза, не иначе. И что теперь делать? Павел горестно вздохнул.

127