Как холоднокровное земноводное, он нуждался в теплых предметах. Он жил отнятыми у них силами.
Жалко. Жаль деревья, которые генерал выкорчует в поисках несуществующего клада.
— Так где находится установка? — не выдержал, спросил, нарушил тишину товарищ Семен. Ну, если не флора, тогда остается фауна.
— Генерал! — Господин Доктор резко повернулся к экрану и, хотя собеседник не видел его, резко, со стремительностью атакующей кобры вытянул в сторону Семена указательный палец. — Генерал, не мне вам говорить, сколь велика ценность этой установки. Я доверяю вам ее демонтаж и доставку в мою резиденцию, адрес которой вы узнаете после успешного выполнения моей просьбы. В средствах и методах не ограничиваю. Я знаю, насколько велики ваши возможности и обширны связи. Неудача с устранением Хутчиша — не ваша вина. Поэтому я полагаюсь на вас.
Слова не были пустыми. Слова имели конкретную задачу — убедить Семена, что с ним сейчас не играют. Вбить в широкий потный генеральский лоб идею столь глубоко, чтобы никакие бессонные сомнения не могли ее выдавить. Поэтому не стоило жалеть слова. Мудрые учат: не вполне осознанное представление относится к разряду сомнительных. А сомнительное знание не есть то, которое лежит в основе целесообразных действий человека.
И Доктор привлек весь свой театральный опыт, чтобы ему поверили.
— Генерал, — тихо, с расстановкой, взвешивая каждое слово, произнес он. — Установка Икс находится на территории ленинградского Зоологического музея. Под скелетом таймырского мамонта.
31 июля, воскресенье, 13.08 по московскому времени.
Майор Сорви-голова
Где-то на Неве стояли корабли. Где-то в квартирах, в барах и на набережных говорились первые тосты и опрокидывались первые рюмки.
На этом берегу Невы было тихо и сонно, словно никакого Дня Военно-морского флота и не существовало вовсе. Разве что солнце под конец недели расправилось с циклонами и антициклонами.
По истечении шестой минуты молчания Марина в третий раз хрустнула суставами пальцев. Неосознанно. Нервно.
И шалея от собственной смелости, Петя полуобернулся и взял ее руки в свои. Успокоить. Защитить. Пригреть, отведя глаза.
Взгляд девушки заскользил по безжизненным шеренгам окон. Дальше, дальше, туда, где под крышей второго параллельного корпуса возвышался современный серый пенал гостиницы «Санкт-Петербург».
Ее ладошки были влажными и не по-летнему холодными. Мелко подрагивающими. Марина не обратила внимания на Петин поступок. Как зачарованная, она смотрела на черный провал входа в приемный покой; по причине запоздалой июльской жары дверь была открыта настежь и походила на распахнутую в агонии пасть мифического чудовища. Не нравилось Марине и само длинное, как перрон, здание Военно-медицинской академии. Сонное, точно укушенное мухой цеце. Гнетущее впечатление — впрочем, как и все прочие лечебные заведения — производило оно на девушку.
Из-за капризов природы лишь недавно отцветшая сирень и таинственно шуршащие на легком ветерке кроны тополей расточали вокруг неуемный, дикий аромат зрелой листвы, восторг перед скоротечным питерским летом, скрадывали доносящиеся с проспекта ворчанье и бензинно-солярную вонь транспорта... А посреди этого буйства жизни, безучастные ко всему, мертво застыли желтовато-серые, холодные . больничные корпуса. От асфальтированных подъездов и невысоких эстакад поднималось колеблющееся марево.
Стиснув зубы, Марина поежилась, хотя они с Петей стояли, почитай, на самом солнцепеке.
Может, стоило прислушаться к совету белобрысого хама и бросить затею с поисками дневников Вавилова? Но ведь талантливый Петя сказал, что в них, в дневниках этих, скрыта тайна «дела врачей», а без разгадки Марине не жить...
Нет, надо быть сильной и довести расследование до конца. Где же Артем, чего он медлит?
Неожиданно девушка задумалась: почему, она выбрала эту стезю если с таким отвращением относится к храмам, так сказать, здравоохранения? Хотя, отучись она в Институте торговли, наверное, не смогла бы без неприязни смотреть на универмаги. Мир ухитрялся поворачиваться к киевлянке худшей своей стороной, что бы она ни затевала...
Петя почувствовал, как девушка вздрогнула, и мягко сжал ее пальцы. Даже хотел было предложить подруге свою куртку — все равно ему в ней жарко, — но джинсуха была далеко не первой свежести... да и слишком это нагло — на второй день знакомства. Поэтому Петюня застеснялся. Поэтому, не отпуская девичьих ладошек, немного наклонился к Марине, вдохнул сладковатый запах ее волос, внутренне содрогнулся от выползших на поверхность неуместных фантазий и тихо,
но по возможности твердо сказал — первое, что в голову пришло:
— Не бойся. Думаешь, ты одна больниц боишься? Федоров однажды тоже испугался — Первому секретарю комсомола Кубы Луису Ибарули операцию на глазной нерв делать отказался наотрез. Ему и министр здравоохранения звонил, и чуть ли не сам премьер упрашивал — ни в какую.
Петиному голосу не хватало вескости. Той вескости, что сквозила, например, в голосе Анатолия Валентиновича.
В глубине души Петя восхищался стремительно ворвавшимся в его жизнь новым знакомым. Да и Артем, если вдуматься, тоже выглядит солиднее Пети. Хотя кто он есть — цепной пес без высшего образования. Сомнительно, чтобы он хотя бы в девяносто третьих «виндах» кумекал.
— И что? — машинально спросила Марина, думая совсем о другом.
— Ну, тогда позвонил я. Говорю: «Славка, что ж ты, черт старый, людей подводишь? Езжай немедленно в больницу и делай операцию!»