— А вертолет вернулся, а мы продолжаем картошку чистить, а он на нас мешок с навозом высыпал, империалист... — Слаксы, собравшиеся в морщины.
В толпе мелькала группка горластых немцев, поминутно освещая себя и окружающих вспышками фотоблицев. Как и Хутчиш, в гавайках навыпуск и в шортах до колен. Как и Хутчиш, чужие на этом празднике. Из шорт торчали худые, незагорелые, обросшие оранжевым пухом и покрытые синими цыпками ноги. В группе имелись три не пользующиеся косметикой и мужским вниманием девицы, с немалым интересом разглядывающие морячков.
— Значит, мы эту повариху по очереди, и тут... — Усы.
— Как будто не Праздник Нептуна, как будто не экватор под килем, а врач ни в какую: нету спирта, и все...
Спустя несколько песенных строф про каменное сердце круг замкнется, и, в нем не будет посторонних. У Анатолия одна рука была занята сохранением музыкального контейнера. У Ивана единственная рука была занята двухкилограммовым пакетом с мукой, которую «интерполовцы» вынесли с борта «Комсомольца» под видом обнаруженной наркоты. А бойцы желтокожего спецназа — вот они, в двух шагах...
«Не ходи к нему на встречу, не ходи!» — воспевала малодушие «Божья коровка».
— Сынок, я хочу, чтобы тебе повезло, — сказал Иван Князев и ловко, на ходу просчитывая, кто может толкнуть справа, кто слева, обогнул прапорщика. — Это твое задание, сынок, ты должен выполнить приказ: сберечь установку.
Анатолий непроизвольно отметил, что это прощальное слово «сынок» отец произнес с Микронной заминкой. А еще подумал, что многое не успел спросить у старика. Не успел Иван Князев рассказать сыну, какая она была, Эвелина Зигг, какая у мамы была улыбка, какие добрые руки, как ее не стало. И почему он так долго не мог найти сына.
Всю дорогу от музея до корабля они вполголоса обсуждали подробности операции. Анатолий все рассказал отцу: и про Капитана Тротила, и про зловещего Господина Доктора, и про пароль для врагов — Pal-Secam, и даже про то, что маленький Гонконг собирается нынче в полночь присоединить большой Китай к своей территории — впрочем, это произойдет лишь в том случае, если установка окажется в руках гонконгского резидента. Рассказал он и о продажном генерале Семене, и о славной, но запутавшейся девушке Алисе...
— Папа, внимательней, у них на бескозырках вместо орла или там звезды — иероглиф «чжэнь»...
Хутчиш понимал, что любая способная подсобить в предстоящей схватке информация гораздо ценней прощальных слезливых фраз.
— Не учи ученого. Мне Ким Филби до сих пор рубль должен. — Страшная для врагов улыбка перекосила лицо старика. — А вот у меня будет звезда!
Протискиваясь сквозь компанию хлещущих из горла водку, Иван Князев пакетом с мукой смахнул с темени одного из дошедших до кондиции мореманов беску и ловко водрузил себе на затылок.
Пьяный пропажи не заметил. А отважный старик изловил губами за конец телепающуюся черную с золотистым якорьком ленточку и закусил, чтобы не потерять беску, зубами. На миг оглянулся и залихватски подмигнул сыну. — Борись, Толька, — сказал он. — Служи Родине.
И шагнул навстречу врагу. Преграждающий дорогу строй китайских головорезов замешкался. Командир китайских лазутчиков не ожидал проявления такой отваги от однорукого старика, но быстро справился со смятением и властно выкрикнул приказ. Перекошенные злобой желтые маски бросились на Ивана Князева.
Раздалось негромкое «пх!», и поле боя заволокло белесым туманом: мука из разорванного пакета буранно взвилась, запорошила вражьи зенки, набилась в ноздри, сугробами осела на бесках и плечах.
Русский люд, матерясь, раздался в стоэны от не объявленной синоптиками снежной бури.
Китайский же люд расчихался и принялся усиленно тереть узкие глаза.
Мучная завеса задержала атаку всего на два вздоха, но это позволило Анатолию отдалиться от эпицентра бури на пять шагов.
Прокашлявшись, низкорослые убийцы сгрудились вокруг ветерана советской разведки, как свора касаток вокруг загнанного матерого кашалота. Вот один упал, зажимая желтыми пальцами глазницы с вдавленными внутрь черепа глазами, вот другой скорчился, с ужасом понимая, что в сей миг сломанное ребро внутри тела раздирает легкое пополам... Но даже смертельно раненные китайские бойцы из последних сил глотали разрывающий трахею крик, чтобы не привлечь внимание. А Князев дорого продавал свою жизнь в этом последнем, неравном бою. Эх, если бы ему вторую руку...
Вначале заморские гости, многообещающе скалясь, попробовали взять старика в клещи «каппа». Но оказалось, что однорукий ветеран, играя «ворона Гомбэя», уходит от смертельных ударов. Тогда командир перестроил людей в фигуру «фусэн», безжалостно назначив нескольких своих на должность жертв-"кукол фукусукэ".
Нате! Это вам за то, что старого боевого товарища Семена превратили в тряпку! Подойди поближе, ты, дурачок, небось и не подозреваешь, что я знаю этот прием. Как ты меня назвал? Фазаном? Фазаном! Я тебе покажу фазана! Получи!
А, у тебя в рукаве ножик заначен? Кто на нас с ножиком пойдет... Это тебе за то, что я не успел рассказать сыну про мать, про Эвелину! Что, больно? А ты как думал? Думал, за тебя каскадеры отдуваться будут? Врешь, это тебе не кинобоевик! Ну-ка, ну-ка, что ж ты, милый, смотришь искоса? Ах, ты так? А мы вот так! А ты так? А мы вот эдак! Мало тебе? Тогда получи призовую игру... За Семена, за Эвелину, за мою несуществующую руку, за попранную Русь!!!
Невнимательным наблюдателям казалось, что это еще одна радующаяся нежданной встрече компания тискает во флотских объятиях старых знакомых. Да здравствует День Военно-Морского флота!