Через две минуты в приемнике опять щелкнуло, и все стихло. Даже статические помехи.
Несмотря на эвфемизмы, новое задание было ясно: ликвидация субъекта отменяется. Теперь надлежит оберегать его, как твою мать. Приручить, оградить от контактов со всеми прочими агентами. Нашпиговать дезой под завязку и спровоцировать на шаг, который навсегда дискредитирует и его, и русскую разведку. Свяжет субъекта «Буратино» по рукам и ногам. Чтобы земля под ним горела. Чтобы простой рабочий, оставив станок, выходил патрулировать свой подъезд, свою улицу, свой спальный район. Чтобы простая секретарша тут же, когда в офисе мелькнет кто-то, хоть одним родимым пятнышком на субъекта похожий, звонила куда следует. Чтобы из неизвестного героя смельчак превратился в зачумленное чудовище.
Короче, нужен скандал. И Господин Доктор предложил ей наводку — «несколько капель из горного ручья». Соответствовала ли эта наводка действительности или являлась дезой до последнего слова, Алиса не знала. И не хотела знать. Равно как и — почему Господин Доктор неожиданно передумал и приказал играть по новым нотам, более сложным. Она получила задание и должна его выполнить.
«Отбой, Вискас, — сказала рыжеволосая, балансируя на металлическом двутавре телебашни. — Спускаемся. Теперь у нас другая партитура...»
Пока спускались, она продумывала дальнейшие действия. Дискредитировать противника — задача нелегкая, но в принципе выполнимая. Как говорит наш дорогой шеф, и борца сумо можно научить нырять за жемчугом. Эх, Чикатило уже поймали. А было бы здорово: списать на субъекта зверства престарелого душегуба! Но Вискас подсказал ей более крутой вариант — с террористами.
Вариант сорвался из-за самих же террорюг. И вот теперь, после телефонного звонка в службу безопасности Смольного, шестеренки наконец завертелись. Рубикон перейден. Ставки сделаны. Мосты сожжены. Кости брошены. И т.д.
Зайдя за павильоны цвета старой фотографии, Алиса увидела в отдалении имитирующего праздное любопытство охранника. С независимым видом тот покоутился вокруг «опеля», потоптался, воровато оглянулся и постучал, прислушиваясь к рождающемуся из багажника звуку.
«Идиот, — мельком подумала Алиса. — Ладно там, сигнализация. А если „бомба“ должна сработать от прикосновения?» Охранник протяжно зевнул, раздраженно пожал плечами, сплюнул под колесо пустующей тачки и вернулся в Смольный.
Алиса шла не спеша, машинально стараясь не наступать на черные, сочащиеся мертвой водой трещины в асфальте и грустно склонив голову, чтобы никто из редких прохожих не разглядел блестящую в уголке глаза слезинку. Парковая сирень кивала ей вслед фальшивыми сердечками листьев. Ветер ласково шептал на ушко глупости, пытаясь отвлечь от печальных мыслей. Даже солнышко на мгновение выглянуло из-за туч, чтобы поднять девушке настроение. Но тщетно. Не смогло светило растопить сковавший душу лед.
Желтый, словно пораженный гепатитом, Смольный дворец прятался за липами, тополями и елями. Помимо цвета, было еще что-то болезненное в этом здании. Наконец Алиса поняла: возведено оно в той же архитектурной манере, что и большинство российских санаториев для сановных, но безнадежно хворых пациентов. Впечатление довершали арки центрального входа, выстроившиеся в шеренгу редкими старческими зубами. Жизнь есть тлен...
Из высоких вращающихся дверей Смольного вынырнули два охранника и мимо памятника Ленину и клумб торопливо просеменили за ограду, к припаркованному «опелю».
Миша Струпов снова осторожно постучал по багажнику. Глухо, как в танке. А сигнал есть сигнал. Миша протянул старшему дежурному связку включенных в опись КПП ключей: не хочешь ли попробовать открыть?
— Открывай, — лейтенант Виктор Мотылин отступил на коротенький шажок.
Лейтенантом он был уже два месяца. Не то чтобы зазнавался, но субординацию блюл. А впереди сияла усеянная, звездами лестница в небо: старший лейтенант, капитан, майор... И следовало не ловить ворон, а карабкаться, карабкаться. и еще раз карабкаться вверх.
А ведь на какие хитрости в поисках вероятного патрона не пускался юный золотушный лейтенантик! Об истории «вот мама посылку из села прислала, не изволите ли отведать, товарищ подполковник?» и вспоминать стыдно. История «а вот лейтенант Дрындин, напившись, про вас говорил...» тоже ничем хорошим не кончилась.
В общем, не везло молодому лейтехе. Может, потому, что харизмой не вышел? Худой, шклявый, болезненный — чуть сквозняк, чихает. Кожа дряблая, почти прозрачная. Волосы мышиного цвета. Издалека с шинелью сливаются. Пробовал покраситься, так потом пришлось наголо подстричься — за-стебали коллеги.
— Может, лучше саперов?
Миша, безрадостно моргая слипающимся глазами, переступил с ноги на ногу. В бомбу он не верил, но чем черт не шутит. Раз в год и «опель» взрывается. Червячком в животе юлил легкий мандраж. Глисты первыми покидают тонущий корабль...
— Двенадцатый звонок за месяц, — зло процедил лейтенант. — Я в Управлении появиться не могу, чтобы какая-нибудь зараза не подколола. И так за глаза нашу смену «Бурей в пустыне» называют. Открывай!
И отступил еще на один шажок. Смерть страшнее позора. Миша скорчил недовольную гримасу. И все-таки он понимал лейтенанта. И подозревал кое-что, о чем Виктор, слава Богу, не догадывался. Вот визгу-то поросячьего было б.
Мишка Струпов имел все основания полагать, что по крайней мере четыре из двенадцати анонимных звонков лежат на совести его брошенной подружки Зоей. Зося оказалась на редкость мстительной девкой. А тут опять о бомбе сообщили женским голосом... Ну, Зося, гляди, доиграешься.