— Но имя-то у вас имеется? — терпеливо поинтересовался чернявый.
Девушка, шурша тканью салатовой куртки, потянулась к сумочке за сигаретами и зажигалкой. Сигареты нашлись, а вот зажигалки на месте не оказалось. Наверное, потеряла. Это было очень обидно.
— Конечно. Я же человек... Хотя и в этом я подчас начинаю сомневаться...
Под воздействием метапроптизола ты не опасаешься ничего. Даже проявить малодушие. И Анатолий проявил его. Сделал акцент на жалости к самому себе, потому что больше нечем было заслониться от зелья, раздирающего шлюзы мозга.
— Имя! — вкрадчиво проговорил тот, кого девушка назвала Артемом.
— Вам нужно имя? Пожалуйста: меня зовут Анатолий Анатольевич Хутчиш. Но так ли это на самом деле — мне не известно. Честное слово. Я сирота. Я найденыш.
Он говорил, говорил и не мог остановиться.
— Сирота?.. — несколько сбитый с толку Артем взглянул на спутницу.
Та передернула плечами, но кивнула: врать под действием этого препарата невозможно. Потом принялась завороженно крутить простенькое серебряное колечко на пальце. Очень Артем не любил, когда она так делала.
— Да. Меня воспитывали не родители, — всхлипнул Хутчиш. Комплексы, о существовании которых он даже не подозревал, перли из него, как грибы после дождичка. — Меня воспитала моя страна. Мои командиры. Старшина Голованов, прапорщик Ткачук, майор Нефедов... Так кто же я на самом деле? Винтик в боевой машине. Который выточили под конкретную работу. Те, кто всегда остается в тени. — Он сглотнул комок в горле. — Знаете ли вы, что это такое: норматив бега две тысячи метров по пересеченной местности — в догонялки с десятью пограничными собаками? Или юниорское тренировочное задание — начать громко говорить по-русски поблизости от входа в рижскую пивнуху «Земозела»? — Анатолий сделал паузу, сдерживая плач. Не сдержал. — Значит, я не человек. Меня учили. Натаскивали. Направляли. Дрессировали. Вразумляли. Лепили из меня, человека, машину смерти...
Хутчиш не играл. Хутчиш изливал душу. То, что он никогда раньше не задумывался о подобных вещах, его уже не интересовало. Хутчиш торопился рассказать все. Слезы обильно текли по его щекам (выходил метапроптизол), тело содрогалось в рыданиях.
Марина закусила кулак. Потянулась к сумочке за сигаретами. Вспомнила, что потеряла зажигалку. На мгновение ее лицо стало некрасивым. Но истерики не случилось.
— На кого ты работаешь? — твердым тоном попытался прервать поток словоизлияния Артем. Он чувствовал, что теряет контроль над ситуацией. Пленный говорил не переставая, но пока ни на слово не приблизился к делу. И, повернувшись к спутнице, Артем зло бросил: — Ты не соврала, что прекратила глотать таблетки?
— На кого я работаю? — взахлеб рыдал Хутчиш и опять же говорил правду: — Этого я тоже не знаю. Нет-нет, я не вру. Я служу своей стране. Однако что это такое — моя страна? Я давал присягу не пожалеть жизни, если потребуется, для защиты моей Родины, Союза Советских Социалистических Республик. Но — где сейчас этот Союз? Нет его. Значит, я не защитил его? Значит, я предал Родину? Убейте меня, я не достоин жить...
— Кто твой начальник, кто стоит за тобой? — продолжал упорствовать Артем.
— О-о, не знаю, не знаю! Наверное, Генеральный штаб. Или ГРУ. Но как он выглядит? Как его имя? Во что ГРУ одевается, чем пахнет, какая у него походка? Я никогда не видел его в лицо, какая досада... Я получаю приказы и, заорав «Есть!», заорав «Ура!», бросаюсь выполнять их. Но кто отдает эти приказы? Зачем посылают меня в Антарктику ставить радиомаяк с дальностью действия всего сто пятьдесят километров, или на Фараллонские острова, чтобы трахнуть немую дочку Дуайта Кристоферса? Я не в курсе. Я просто выполняю задание...
— Ладно-ладно, — попытался успокоить разошедшегося пленника Артем и быстро проговорил, понимая, что время истекает: — В чем заключается твое нынешнее задание?
Вот тут уж прапорщик при всем желании соврать не мог. И зарыдал снова:
— О, если б я знал хотя бы это! Я должен найти кое-что. Какую-то секретную установку. Непонятно чью. Непонятно как работающую. Непонятно зачем. Мне известно только, что ее существование каким-то образом связано с Черноморским флотом, дневниками Вавилова и «ленинградским делом». Мне удалось выяснить, что...
Всё.
Пятнадцать минут истекли,
И Хутчиша начала обволакивать слякотная волна отвращения к самому себе. Противно и тошно. Его затрясло, как наркомана, не догнавшегося следующей дозой.
— Елки-моталки, — вдруг спохватился чернявый. — Мы ж не обыскали его! Глянь-ка, что у него в карманах.
Марина стояла, задумчиво закусив дужку очков. Неосознанно копируя жест некоей американской звезды.
— Ну сколько повторять можно! — подхлестнул Артем.
Девушка спохватилась, наклонилась над пленником и... и выпрямилась.
— Я не могу. Это неприлично.
Артем болезненно поморщился, но комментарии придержал при себе. Склонившись, он выгреб горсть добра из кармана куртки, найденной Хутчишем на заднем сиденье «девятки».
— Этим он ногти стриг, сволочь. — Парень брезгливо бросил на землю брелок с ключами. — Это телефон какой-то Нади. А вот ресторанный счет. По ресторанам шляться привык, падла!
— Погоди. — Марина легонько обвела пальцами линию. губ и потянулась к бумажке. — Там на обратной стороне что-то.
— Точно. Формулы какие-то.
Честный Артем не был силен в рецептах паленой водки, он передал счет подруге.
— С этим мы пойдем к прокурору!
Марина спрятала трофей в карман, не стала сознаваться в химической малограмотности.